Заклинатель - Страница 56


К оглавлению

56

— Если кто-то скажет, что консервы изобрели в двадцатом веке, не верь ушам своим, — прокомментировал этот процесс Андрей.

Вторыми на очереди были гуси — как твари не менее жирные, нежели хрюшки, — потом настал черед скотины более постной: коз, бычков и коров. Под нож пустили и часть баранов, нескольких лошадей. Зима — время суровое. Запасенного сена и брюквы, зерна должно хватить на всех. Пожалеешь кого-то сейчас — весной придется всей скотине жрать кору.

Последними — когда уже ударили ощутимые морозы, когда на озере и Окнице лед достаточно окреп, чтобы удерживать человека, а склоны вокруг усадьбы были залиты сверкающей зимней броней, в погреб отправились куры. Кровавое было зрелище. Десять человек расселись на льду, из курятника послышались отчаянные вопли птиц, пытающихся спасти свои жизни, и вскоре с кухни начали пучками сносить на лед уже ошпаренные тушки. Семь женщин их ощипывали, наполняя пером и пухом полотняные мешки, один холоп рубил пополам, один выгребал в деревянные кадки внутренности, один макал в прорубь еще теплые половинки, после чего развешивал их на перекладине в специальные петельки. Через пару часов половинки — или, как их тут называли, полти — покрывались тонкой ледяной корочкой и в таком виде на тележке увозились на ледник. Потроха потом сортировались, слегка подсаливались и тоже замораживались, перо кипятилось со щелоком, как белье, сушилось и превращалось в подушки, перины и детские «конверты». И даже оставшуюся на льду кровь за два дня дочиста склевали вороны, сороки, вылизали неведомые ночные гости. Курочки ушли в дело целиком, без остатка. В некогда шумном курятнике осталось всего три десятка несушек и два петуха. Те, что зимой будут угощать людей яйцами, а к весне выведут новое потомство — которое до новых заморозков успеет набрать вес и нарастить мясо.

К концу сезона, когда хлопоты наконец-то начали сходить на нет, Зверев начал уж подумывать о том, что не мешало бы ему пойти учиться на агронома. Опыт у него уже имелся, осталось разбавить его толикой теории. Но такого дня, когда утром можно было бы встать, вскинуть руки и вдохнуть воздух полной грудью, так и не наступило. Потому как, едва иссяк поток едущих в усадьбу с оброком подвод и саней, Василий Ярославович положил ему руку на плечо:

— Ты сказывал, нам надобно в Москву ехать? Пожалуй, сразу после Рождества можно и отправляться. Главное, почитай, сотворили. С остальным матушка управится сама.

— А когда Рождество?

— Нешто забыл? Послезавтра!

На третьи сутки после святого дня, в разгар празднества, когда все обитатели усадьбы еще гуляли и веселились, молодой боярин надел утром поверх рубахи поддоспешник, байдану, ферязь — благо холодная погода позволяла на одежде не экономить, — поверх того накинул епанчу. Прихватил саблю, бердыш, лук. Василий Ярославович тоже согласился отправиться во всеоружии, разве только без рогатины, да и холопы снарядились по всем правилам — Лисьин согласился взять сразу шестерых, хотя для кошта Ивана Кошкина это могло быть изрядно обременительно. Выпив на дорогу по корцу вина и перекрестившись на храмовые кресты, они пустились в путь.

Десять суток скачки — и они опять оказались в Москве, знакомым путем проехали ко двору, в котором собиралась братчина, и…

— Ничего себе! — охнул Зверев, когда подворники отворили ворота. — Они, чего, в поход сбираются?

И без того не самый просторный двор московского боярина был заставлен множеством разноцветных шатров и остроконечных войлочных юрт, между которыми оставались только узкие щели для прохода. Перед одной из палаток Василий Ярославович увидел приятеля, раскрыл объятия:

— Боярин Глеб! Вот и снова свиделись!

— И тебе здравствуй, боярин Василий. И тебе, боярин Андрей!

— Ты не скажешь, друже, отчего тут теснота такая?

— А разве ты забыл? При тебе ведь Ваня Кошкин сказывал, чтобы невест к зиме свозили! Государь невесту будет выбирать.

— О-о, Андрюша, — оглянулся на сына Лисьин. — Кажется, мы не вовремя. Нам тут ныне не поместиться.

— Брось, друже! Кошкин вернется, найдется для вас местечко. Токмо коней на другие дворы отвести надобно, тут места, и верно, для них не хватит. Ну, да друзей московских у нас хватает. Ты не беспокойся, дом-то прежний. Вот невест своих мы все в шатрах держим. Нехорошо ведь с мужиками под одной крышей. Ты сколько красавиц привез?

— Никого, друже, — вздохнул Василий Ярославович. — Сам знаешь, дочерей у меня нет. А племянницы уж замужем все давно али не доросли до смотрин. Я уж думал, вспоминал, да никого не высмотрел.

— А я дочку привез, да племянницу. Вон, в шатре ногайском, с девками. Кошкин сказывал, пока не отсылать. Вроде как обе понравились.

— Что, смотрины уже идут? — заинтересовался Зверев. — А где это, как?

У него чуть не вырвалось: «Где билеты продают?». На конкурсах красавиц Андрей еще ни разу не бывал.

— Вестимо, как, — понизил голос боярин Пашохин. — Баня богатая во дворце. Девиц, что на выданье, туда париться водят. Они моются, прихорашиваются, а государь через окошечко тайное подсматривает. Что не понравились, указывает, какие приглянулись — тоже. Так и отбирает.

— Чего же он подглядывает? — не понял Зверев. — Государь ведь!

— Дык, не париться же ему каженный день с утра до вечера? — хмыкнул боярин. — Тут кто угодно сомлеет. А может, и стесняется. Шестнадцать лет ведь всего, малец… Ой, прости, боярин Андрей.

— Ничего. Возраст — он ведь не годами, а битвами измеряется. Я год назад тоже сам себя стеснялся и в руку свою не верил. А потрепали маленько — и повзрослел.

56