— Броню покрепче наденьте, бояре. Когда царь к толпе выйдет, телами его своими закрывайте, чтобы ножом не ткнули или сулицу не кинули.
— Мой народ не посмеет поднять на меня руку, боярин Андрей.
— Я не про руку, я про клинок говорю, — холодно ответил Зверев. — Надеюсь, мирная смерть верных тебе людей под ножами убийц не перечит заветам Господа, государь?
Не дожидаясь ответа, он выскочил из горницы, обежал дворец, заскочил в комнату для охраны, схватил лук, колчан, бердыш, снова метнулся на двор, огляделся. Единственной удачной позицией здесь была колокольня. Андрей повернул к ней, с помощью заклятия открыл дверь, вошел внутрь, задвинул засов, по вмурованным в стену коротким деревянным чушкам поднялся до нижней звонницы. Позиция здесь ему показалась хорошей, но излишне открытой, и он поднялся еще на один ярус, к узкому шатру, в котором покоился всего один, но могучий колокол — с полторы тонны, не меньше. В его тени, между заиндевевшим бронзовым боком и стеной, и пристроился Зверев, взяв лук в руки и приготовив стрелу с широким, «пехотным» наконечником.
Стража вместо того, чтобы остановить взбунтовавшихся горожан, распахнула перед ними ворота. Горящая злобой, уже вкусившая человеческой крови толпа стремительно заполонила двор. Мечей у незваных гостей Андрей, надо признать, не заметил. Но вот сулицы были. И щиты — тоже. Весьма странный набор. Ладно, когда крестьянин, озлившись, хватается за косу, за топор или оглоблю. Ладно, когда доведенный до отчаяния ремесленник выдергивает нож или подбирает с верстака молот. Но сулицы? Это оружие под рукой обычно не валяется. Причем не только у ремесленников, но и у бояр. Короткое метательное копье в бою не очень удобно. Уж лучше лук или рогатина. А сулица — ни то ни се. Пока одну на десяток шагов метнешь — с лука пять стрел пустить можно. А для сшибки оно коротко. Наколют тебя три раза, пока до противника дотянешься.
— Зато из толпы ее бросить можно, коли соседи чуть расступятся, и руки чистыми останутся, — пробормотал Зверев. — А лук натягивать — место требуется. И заметен он. С ним не скроешься, коли в цареубийстве обвинят.
Он заметил, что один из владельцев копья приотстал и беседует о чем-то с одетым в лохмотья, широкоплечим нищим. Оборванец ткнул пальцем в сторону дворца, и Зверев тут же натянул тетиву.
Те-н-нь! — Копейщик сложился пополам, попятился и упал на затоптанный снег. Нищий стремительно развернулся, выдергивая нож, и вторая стрела вошла ему в грудь.
— Стойте, люди добрые! — вышел на крыльцо царь Иван в тяжелой бобровой шубе. — Это я, милостью Божьей государь ваш! Отчего шумите?! Почему на двор ко мне врываетесь, на храм не перекрестившись, иконе надвратной поклона должного не отдав?!
Иван Кошкин и еще четверо бояр из братчины выступили вперед, на ступени, живой стеной закрыв господина. Еще несколько воинов спустились вниз, прикрывая вход на лестницу, и положили ладони на рукояти сабель, показывая, что готовы в любой момент пустить их в дело. Из-за телохранителей была видна только голова правителя всея Руси. Толпа притихла — вживую, да еще так близко, увидев великого князя. Но тут какой-то молодец в кожаной с подпалинами куртке громко закричал:
— Глинских нам отдай, княже! Глинских отдай, они Москву сожгли!
Толпа, вспомнив о цели своего похода, зашумела, с другого края двора простоволосый, курчавый рыжий мужик подхватил:
— На костер колдунов, на костер!
Головы людей повернулись туда, и Зверев тут же всадил владельцу кожаной куртяшки стрелу в основание шеи. На таком расстоянии она вошла в тело почти на всю длину, только маленький хвостик торчать остался, а заводила без звука осел на землю — даже его соседи на это внимания не обратили.
— Глинского давай! Глинского сюда! Сюда его, колдуна черного! — надрывался рыжебородый. Его поддержал еще какой-то нищий почти у самых ворот.
В этот момент Зверев увидел, как один из «гостей» с сулицей по краю толпы продвигается вперед, и тут же вогнал ему меж лопаток стрелу — толпа смотрела вперед, на крыльцо, и опять ничего не заметила.
— Слушайте меня, дети мои! — Начав говорить просто громко, уже с третьего слова царь сорвался на крик. — Нету во дворце моем ныне князей Глинских! Вот вам, крестом святым клянусь! — Государь перекрестился на храм, на самую колокольню — Андрей еле успел отступить в тень, в угол стены. — Нету в доме моем князей Глинских! И расправу без суда справедливого творите вы зря! Расследовать дело сие надобно должным образом…
— Отдай им Глинских, государь! — неожиданно громко перебил царя один из стоявших на крыльце бояр, красноносый и чернобородый, в куньей шубе и шапке. — Отдай, пожалей себя. Как бы беды не случилось! Ты нам дорог, ты, а не Глинские!
— Глинского, Глинского нам! — опять завелась толпа, всего миг назад почти поверившая в слова государя. — На костер колдуна.
Людская масса качнулась вперед — Андрей тут же поднял лук, вогнал стрелу рыжебородому в голову. Вторую, почти сразу — в спину стоявшему в первых рядах копейщику, который любовно прижимал к груди, острием вверх, смертоносную сулицу. Отступил назад, в тень.
— У-уби-или-и! — истошно взвыли у дальней стены. — У-уби-или!
— Убить Глинского!!! Убить! — подхватили призыв нищий у ворот и еще один парень в нарядном, но изрядно потертом зипуне с засаленным воротом. — Убейте их!!!
Толпа продолжала напирать. Бояре, что стояли у крыльца, медленно попятились наверх, на ступени. Царь, вскинув руки, пытался перекричать горожан, крестился, показывал открытые ладони. Нужно было что-то делать, и Зверев, выступив на край площадки, двумя стрелами свалил обоих подстрекателей. Его увидел какой-то толстый мужик в фартуке, вытянул в сторону колокольни палец, открыл пасть — как раз ему в рот и вошла точно выпущенная стрела.