Заклинатель - Страница 39

При теплом свете свечей тело под шелком казалось чуть розоватым, словно залившимся стыдливым румянцем. Была видна каждая его черта — родинка слева под лопаткой, изгиб талии над бедрами, тонкие покатые плечи. Андрей ощутил в груди незнакомое, но приятное горячее чувство, медленно обошел женщину, чтобы взглянуть наконец в ее глаза — а взор продолжал скользить по острой, поднимающей ткань груди, по ямочке пупка, темному провалу чуть ниже.

Зверев встал прямо перед ней, чуть присел, чтобы встретиться взглядом. Людмила водила гребнем с отрешенным выражением лица, что-то тихонько напевала. Пляшущие огоньки свечей скрадывали ее веснушки, но зато делали припухлые губы совершенно пунцовыми. Черные брови разлетались в стороны, как крылья чайки, в голубых глазах плясали красные огоньки; чуть выступающие скулы выдавали в княгине примесь крови от далеких азиатских предков. Внезапно взгляд ее стал осмысленным, она уставилась на Андрея с каким-то животным ужасом, рот приоткрылся, обнажив зубы — к счастью, белые. Черных Зверев бы не перенес. Тут раздался истошный женский крик. Женщина протянула руку к его волосам, резко рванула к себе. Боярин увидел стремительно приближающуюся кружевную салфетку — и наступила темнота.

— Уф! — От неожиданности и яркости впечатления Андрей схватился за голову… И, разумеется, никаких волос на ней не нашел. Да и боли от рывка вовсе не было. — Что же тогда это было?

Что могло быть перед девушкой, которая расчесывала на ночь волосы, сидя лицом к комоду? Не к стенке же носом она сидела?

— Зеркало, — сообразил Зверев. — Она смотрелась в зеркало. Тогда ее жест понятен: это она зеркало стеклом вниз положила. Вот только что ее испугало? Что же она такое в зеркале увидела, что закричала даже? Ведь не меня же, в конце концов!

Андрей снова закрыл глаза — но на этот раз благополучно заснул.

* * *

Утром он имел прекрасную возможность увидеть то, как сам выглядел пару дней назад. Стенающие от похмелья, с зелеными и красными лицами, братья по пиву выползали из трапезной, жадно пили колодезную воду, обливались, пытались привести себя в чувство квасом, кислыми щами, квашеной капустой, огуречным рассолом. И пахло от друзей… Вежливо говоря, пора было топить баню. Исключение составляли только московские бояре, вернувшиеся из дворца. Правда, было их всего двое, и приехали они переговорить с Кошкиным и другими товарищами. Оно и понятно: у московских бояр наверняка свои дома имеются, посему дневать и ночевать в гостях для них смысла нет. Заглянуть ненадолго во время пира — другое дело.

Схватив со стола кусок холодной убоины, съев ветчины и запив все это квасом, Зверев отправился в светелку к отцу. Василий Ярославович еще отдыхал и выглядел заметно лучше большинства — не зеленый, не стенающий, и пах не перегаром, а сладковатым хлебным ароматом. Хотя раз до постели дошел, за столом не «сломался» — значит сильно не перебрал. Заглянув внутрь, Андрей понял, что явился рано, и прикрыл было створку.

— Ты чего-то хотел, сынок?

Юный боярин вздохнул, вошел в комнату:

— Извини, что разбудил, отец.

— Ничего. Все едино утро. Как там други наши?

Зверев ухмыльнулся. Василий Ярославович понимающе рассмеялся, откинул одеяло, встал, опоясался поверх рубахи льняным пояском.

— Где мои младые годы? Ныне я так ужо не могу.

— Да-а, — покачал головой Андрей. — Одного не понимаю, зачем Ивану Кошкину такая головная боль?

— Да разве это боль? Это веселье наше. Он вдовый, бездетный. Вот как после литовского похода дружба наша началась, так у него пиво и варили. Тогда, правда, мы лишь осенью поздней, после Юрьева дня обычно съезжались. Куролесили неделю-другую, заодно дела московские решали. Опосля разъезжались на год. А ныне сам видишь. Не без твоей легкой руки Кошкин при великом князе главным стражем оказался. А на кого ему опереться, кроме как не на друзей? У него в сундуках казны богатой не спрятано, чтобы сторонников покупать. Посему мы для него единственная сила. Ради этого шум в доме и потерпеть можно. Да и нас он, мыслю, не забудет. Всем старания вернутся сторицей… У тебя вон уже и шуба есть с великокняжеского плеча. И в книги переписные попал, несмотря на младость и на то, что земли своей, холопов не имеешь. Ан платить тебе из казны все едино за службу обязаны. Не как одному из ратников, а как господину. Мыслю, путным боярином стать с этого дела можешь.

— Ну в переписные листы меня не Кошкин, и даже не царь определил. Это князю Воротынскому спасибо.

— Ой, сынок, — натягивая шаровары, покачал головой боярин. — Откуда что берется… А не провел бы нас Кошкин на прием, не указал бы на тебя государю — разве получилось бы хоть что? И отчего, скажи, ты великого князя все царем обзываешь? Неудобно как-то, право слово.

— Так получается, — пожал плечами Зверев. — Сидит этот титул в подкорке, вот сам собой на язык и выскакивает.

— Где сидит? — не понял Василий Ярославович.

— Ну… — запнулся Андрей. — В общем… Ну в памяти.

— Откуда оно у тебя взялось?

— Сам не знаю, отец, — махнул рукой молодой боярин. — Сидит, в общем, с детства. Я про другое хотел спросить. Я тебе нужен сегодня? Хочу по Москве покататься, посмотреть столицу.

— Загонял я тебя, нешто, с делами?

— Я не о том, отец. Могу я посмотреть на столицу нашу? Каков город, каковы храмы? Исповедаться, причаститься. Может, увижу чего интересного. Любопытно все же.

— Город как город, — хмыкнул боярин. — Ну разве размерами поболее. Впрочем, отчего и не посмотреть? Поезжай.